Клайв Баркер - Племя тьмы [Авт. сборник]
— Не правда ли, забавно… — начал Джонатан.
— Весельчак ты наш, — не удержался Рэй.
— …забавно, какая здесь тишина. Ни звука мотора, ничего вообще. Сверхъестественно.
Здесь он был прав. Нас окружало полнейшее безмолвие, тишина глубокая, давящая… Если бы не едва различимый плеск волн и звуки наших же голосов — можно было бы подумать, что мы оглохли.
Я сидела на корме и разглядывала море. Оно было все еще серым, но понемногу стали проступать другие цвета: где зеленоватый, где голубой, немного пурпурного… Выглядело заманчиво; все лучше, чем сидеть среди этих кислых физиономий, решила я и объявила, что иду купаться.
— Не стоит, любовь моя, — сказал Рэй, — я бы не советовал.
— Но почему?
— Течение, которое прибило нас сюда, очень сильное. Не стоит рисковать.
— Но приливной волной меня просто выбросит на берег.
— Мы не знаем, какие здесь еще есть течения. И не забывай о водоворотах. Может затянуть.
Я снова взглянула на море. Выглядело вполне мирно, однако Рэй прав: впечатление может быть обманчивым.
Анжела дулась на весь свет из-за того, что к ее сногсшибательному завтраку едва притронулись. Рэй ей подыгрывал. Он любит возиться с ней, нянчить и утирать сопли. Видимо, ему эти дурацкие игры доставляют удовольствие. Меня же тошнит от них. Нужно было помыть посуду, и я спустилась в кубрик. Вычистив тарелки, выбросила отходы в море через иллюминатор и долго смотрела, как расплываются на поверхности воды жирные пятна от недоеденных сардин. Еда для крабов. Если хоть один уважающий себя краб здесь обитает. Джонатан спустился ко мне, и было заметно, что он себя по-дурацки чувствует, несмотря на браваду. Он стоял в дверях, пытаясь поймать мой взгляд, пока я кое-как мыла тарелки. Все, что нужно этому человеку — заверение, что я не считаю случившееся его виной, а его самого — кретином. Но я молчала.
— Тебе не помочь? — произнес Джонатан.
— Нет, — ответила я, стараясь, чтобы это не звучало слишком резко, — для двоих здесь мало места.
Он все же вздрогнул. Да, недавний эпизод сильно отразился на самооценке бедняги. Его уважение к себе было подорвано и требовало подкрепления.
— Послушай, — мягко начала я, — отчего бы тебе не пойти на палубу? Позагорай, пока не слишком припекает.
— Я чувствую себя дерьмом, — сказал он.
— Это была случайность.
— Полным дерьмом.
— Ты же говоришь, что нас поднимет прилив.
Он спустился ко мне. Для двоих действительно тесно; у меня начинались скверные ощущения, едва ли не клаустрофобия. Это загорелое тело было слишком крупным для такого помещения.
— Я же сказала, Джонатан.
Он положил руку мне на затылок, затем опустил пальцы на шею, слегка массируя ее. Можно было отстранить его, но я не стала: зачем? Безразличие и усталость овладели мной: возможно, действие этого места, этого воздуха… Другая рука от моей талии скользнула к груди. Я оставалась равнодушной к маневрам Джонатана. Пусть, если он так этого хочет.
На палубе задыхалась в истерическом смехе Анжела. Я видела явственно ее лицо. Она запрокидывает сейчас голову, встряхивая волосами, и хохочет… Джонатан расстегнул шорты, они упали на пол. Я позволила его губам припасть к моим, и язык, настойчивый как палец дантиста, стал исследовать мои десны. Затем Джонатан, стащив с меня бикини, отшвырнул его в сторону, пристроился поудобнее и вогнал в меня свой член.
Звук скрипнувшей ступеньки был негромким, но я уловила его и взглянула наверх. В дверном проеме за спиной Джонатана, глядя на его задницу и сплетение наших рук, стоял Рэй. Интересно, видит ли он, что я ничего не чувствую? Что я абсолютно бесстрастна и возбуждалась только представляя его, Рэя, вместо Джонатана — его руки, спину…
Рэй беззвучно исчез из дверей, и через некоторое время, за которое Джонатан успел сказать, что любит меня, а Рэй — поведать Анжеле, что он увидел, с палубы раздался истерический гогот. Пусть эта сука думает что хочет — ее проблемы.
Джонатан продолжал свои труды, действуя умело и обдуманно, но вдохновения ему явно не хватало. Он сморщил лоб, как школьник, пытающийся решить сложную задачу… Оргазм был «сухой», его наступление я определила лишь по тому, как Джонатан еще сильнее скривился и сжал мои плечи. Он остановился, поймал мой взгляд, и на какое-то мгновение мне даже захотелось поцеловать его. Но Джонатан уже утратил весь свой пыл и отстранился, все еще тяжело дыша.
— Я всегда тонко улавливаю момент, — пробормотал он и стал надевать шорты, — скажи, тебе было хорошо?
Я кивнула. Хотя на самом деле было смешно. Все это крайне смешно. Оказаться в несуществующем месте с этим ребенком 26 лет, Анжелой и человеком, которому абсолютно все равно, жива я или нет. Впрочем, как и мне самой. Почему-то всплыли перед глазами те объедки, что я выкинула в море, покачивающиеся на поверхности, пока их не накрыла волна…
Джонатан поднялся по ступенькам. Я сварила кофе, постояла немного, глядя в иллюминатор и тоже вышла на палубу. Рэй с Анжелой удалились осмотреть остров и поискать людей. Джонатан сидел на моем месте на корме и глядел в пространство перед собой. Чтобы что-то сказать, я заметила:
— Кажется, мы чуть поднялись.
— Ты думаешь?
Я поставила перед ним кофе.
— Спасибо.
— Где остальные?
— Обследуют местность. — Он растерянно взглянул на меня и добавил: — Я по-прежнему чувствую себя дерьмом.
Я увидела рядом с ним бутылку джина.
— Не рановато ли пить?
— Присоединяйся.
— Еще нет одиннадцати.
— Кому кашке дело?
Он указал на море:
— Смотри туда… да нет же! Туда, в точности за моим пальцем… видишь?
— Нет.
— Вон там, на грани тумана, появляется и исчезает… Опять!
Я действительно увидела что-то мелькнувшее в воде на расстоянии 20–30 ярдов от «Эммануэль».
— Похоже на тюленя.
— Не думаю.
— Солнце прогревает воду, Джонатан. Тюлени приплывают погреться на мелководье.
— Говорю тебе, это не тюлень. Он как-то странно переворачивается…
— Возможно, обломок корабля?
— Черт его знает.
Он присосался к бутылке.
— Оставь на вечер.
— Хорошо, мамочка.
Несколько минут мы сидели в тишине. Тюлень — или что там это было — еще раз показался на поверхности воды, повернулся и исчез. Через час, подумала я, начнется прилив и снесет нас с этого проклятого берега.
Тишину нарушил крик Анжелы, доносящийся издалека:
— Эй! Ребята!
«Ребятами» она, видимо, назвала нас. Джонатан привстал и, загораживаясь рукой от солнца, которое стало уже довольно ярким, всмотрелся и произнес безразлично:
